Отрок - Страница 432

К оглавлению

432

— Дударик, что с ним?

— Стрела вскользь по скуле прошла, почти до кости рассекло.

Глеб что-то невнятно пробормотал и попытался сплюнуть, не вышло — кровавая слюна потекла по бороде.

— Я замотал, — продолжил Дударик — но там, наверно, зашивать надо, я сбегаю за Матвеем?

— Не надо, он сейчас сам подойдет, посиди пока с Глебом.

Глеб опять безуспешно попытался что-то сказать, было похоже, что кроме рассечения, он был еще и контужен.

"Пижон, блин, лицо бармицей не закрывает. Отделался бы синяком, или ободрало бы слегка — вскользь не пыром, бармица защитила бы. Эх, наставники, самих бы вас выдрать!".

Что-то еще беспокоило, какое-то воспоминание. Мишка повертел головой, оглядывая двор.

"Баба в погребе? Нет, не то, пусть пока там и сидит. Что ж еще?"

Так ничего и не вспомнив, Мишка поднялся на крыльцо и вошел в хозяйский дом. В сенях лежал с пробитой стрелой грудью новый смотрящий. Рядом валялся колчан, затейливо украшенный серебряными заклепкам, и сложный, чувствовалось, что очень мощный, лук — весьма недешевое оружие. Из сеней вовнутрь вели две двери — дом был просторным. Из-за одной двери доносился детский плач и женские голоса, Мишку передернуло от воспоминаний и он направился в другую горницу, откуда раздавались мужские стоны и ругательства.

Здесь все свидетельствовало о недавней жестокой рукопашной схватке: опрокинутая и поломанная мебель, брызги крови на полу и на стенах, отрубленная кисть руки, валявшаяся, чуть ли не посреди горницы. В противоположной от окна стене засели по самое оперение четыре самострельных болта. Выше, почти у самой потолочной балки, торчал еще один болт. По черному цвету Мишка опознал боеприпас Роськи — тот, разрываясь между христианским милосердием и воинским долгом, чернил свои болты в знак скорби по будущим "вынуждено убиенным".

На полу, прислонившись к стене сидел бледный до синевы хозяин хутора, его левая рука, простреленная Мишкой, была замотана пропитавшимися кровью тряпками. Рядом, в такой же позе и такой же бледный сидел один из десятников журавлевских «бойцов». У него пострадала не левая, а правая рука, и значительно сильнее, чем у хуторянина — кисти не было, а предплечье обмотано веревочным жгутом. Еще один десятник лежал связанный по рукам и ногам, не шевелясь и не издавая ни звука, видимо, был без сознания. Прямо над ним сидел на лавке с угрюмым выражением лица Анисим, время от времени оттягивая ворот, словно ему не хватало воздуха. Наискось через грудь по его кольчуге проходил след от клинка, не сумевшего рассечь кольца доспеха.

У дальней стены Немой и Алексей, стоя на коленях, делали что-то с лежащим на полу третьим десятником, он-то и ругался, вперемешку со стонами и криками.

— Все, все уже! — Алексей отстранился от лежащего стражника и принялся вытирать окровавленные руки о его же рубаху. — Только зря все, не ходить тебе больше на этой ноге, разрубленное колено не срастается.

— Крысы болотные! Боярин вас всех на колья пересажает! Корчиться будете…

Немой коротко, без замаха треснул стражника кулаком в ухо и тот умолк.

Алексей поднялся на ноги, развернулся и увидел Мишку.

— Михайла, давай-ка, вытаскивай этого — Алексей указал на связанного стражника — во двор и полейте его водой, чтоб в себя пришел.

— Я один не утащу.

— Отроков позови! — раздраженно посоветовал старший наставник. — Что, самому не сообразить?

— Отроки все заняты.

— Что значит заняты? Я приказываю!

— Здесь трое, а там тридцать! — Мишка понимал, что, мягко говоря "на грубость нарывается", но сдерживаться не мог и не хотел. — У меня убитые и раненые, есть тяжелый. Надо выставить дозоры, помочь раненым, убрать убитых, охранять пленных, запереть хуторян, чтоб не сбежали… Дальше перечислять?

Лицо Алексея перекосилось, он сделал шаг в сторону Мишки, но за его спиной тут же выросла фигура Немого. На Андрея Мишка мог смело рассчитывать — пальцем не даст тронуть внука своего благодетеля. Алексей, было видно, что с трудом, сдержался и спросил почти спокойным голосом:

— Сколько убитых?

— Четверо.

— А раненых?

— Трое, один тяжелый — Первак — ранение в голову. И еще наставник Глеб.

— А этих?

— Живы двое или трое, Дмитрий там разбирается. Глеба перевязали, сейчас к нему Матвей подойдет, как с остальными ранеными закончит.

— Хорошо. Давай так, Михайла: мы допрашиваем пленных, а ты наводишь порядок на хуторе и устраиваешь людей на ночлег. Раненых все равно ночью через болото не потащим. Илью вызывай сюда…

— Уже вызвал.

— Как ребят-то звали? — неожиданно прохрипел Анисим.

Мишку удивило желание бывшего десятника узнать имена практически незнакомых ему отроков, но он перечислил:

— Сильвестр, Питирим, Онуфрий и Антоний.

— Царствие Небесное. — Анисим перекрестился, вслед за ним обмахнулись крестами и остальные.

— Так вы христиане? — спросил вдруг слабым голосом хозяин хутора. — Значит колдуньи за болотом больше нет?

— А ее и не было, — быстро ответил Мишка — врали вам, чтобы боялись в ту строну бежать.

— Тогда… — Хозяин хутора сглотнул, было видно, что ему совсем скверно. — Тогда пообещай, боярин, что в полон моих не уведешь и убивать не станешь. Я важное скажу.

— А ты и так все скажешь! — зловеще пообещал Алексей. — Жопой в костер посажу, соловьем запоешь.

— Именем воеводы Погорынского, боярина Кирилла, — громко произнес Мишка, глядя не на Алексея, а на Немого — обещаю тебе и твоей семье жизнь и волю, если то, что ты скажешь, будет действительно важным.

432