Отрок - Страница 42

— Правильно он все сделал, Аня, — прервал материны причитания Лавр — как настоящий мужик себя повел. Но сейчас уже все, Михайла: батюшка сам жалеет, что так вышло, а Андрей больше никого пальцем не тронет. Никогда. С ним разговор был суровый. Так ему и сказали: или ты пес Корнеев, тогда на цепи сиди, или ты родич наш, тогда и веди себя, как родич. Он все понял.

— Он тоже болел?

— А по нему не поймешь. Вроде бы походил несколько дней смурной, а потом все время около бати сидел, как с ребенком с ним нянчился. Даже хотел тебя искать идти, еле отговорили — добром бы не кончилось. А потом у бати беспамятство прошло, он про пасеку и сказал. Еще сказал, что ты в лесу не пропадешь, можно не бояться.

— А ты, дядя Лавр?

— А мне болеть некогда было: Татьяна чуть жива, да Кузьма с Демьяном…

— А как тетя Таня?

— Поправляется понемногу. Ты все правильно сделал, племяш, если бы мы тогда на пасеке остались, там бы ее и схоронили… Настена сказала: вовремя привезли. Так что, ты — молодец. Пять дней назад Чиф к Юльке с твоей шапкой прибежал, а на шапке кровь. Я коня заседлал, Юльку за спину и погнал. Чиф сюда нас и привел, только с тобой тогда не поговорить было.

— Так я что: пять дней тут валяюсь? А почему на шапке кровь, у меня же голова цела!

— Лосиная, наверно, но мы же не знали.

— Лавруш, ты подарок-то ему покажи.

— О! Забыл совсем! Я ведь в задумке-то твоей разобрался, хитро ты придумал, красота! На-ка, вот, держи.

Лавр положил на постель самострел. Такой, как Мишка и задумывал: с прикладом, как у автомата, с рычагом для взвода ногой.

— Сильная штука получилась: с полусотни шагов щит и доспех навылет пробивает. Ты поправляйся скорее, я тебя с собой на облавную охоту стрелком возьму. Раньше-то что ж ты мне не показал? Если б он у тебя был, ты бы лося и близко не подпустил, завалил бы издали.

— Если б он у меня раньше был, я бы Немого грохнул!

— Я же говорила, Лавр, нельзя ребенку такое в руки давать!

— А с копьем на лося ребенку можно? Да, пацан еще, но вел себя как мужик! И насчет Андрея все, я думаю, правильно понял. Так, Михайла?

— Угу.

— Точно?

— Понял я все, но если он мать хоть пальцем…

— Я его сам кончу, тебя дожидаться не стану! Но он не тронет — тоже все понял.

— Будет вам! Развоевались! — Голос матери стал немного пободрее, видимо мишкин вид и голос ее слегка успокоили. — Ты бы лучше спасибо дядьке сказал за подарок.

— Да, дядя Лавр, спасибо тебе, а как ты догадался? Я же тебе не показывал.

— А когда вещи собирали, мне твоя самоделка и попалась, долго понять не мог, а потом Демка самострел натянуть попробовал и не смог. Вот тут-то я и понял, что ты задумывал.

— Спасибо, дядя Лавр!

— Мишаня, сынок, поедем домой. Что ж ты у чужих людей, как сирота?

В ответ раздался властный голос пожилой женщины, тот самый, который объяснял то ли Юльке, то ли Людмиле секреты лечения.

— Не дело говоришь, Медвяна! Не чужой он мне стал. Да и не был чужим. Я с вашей старостихой Беляной Веденеевной в родстве состою — наши матери за двоюродными братьями замужем были. А она же и вам родней приходится.

— Прости Нинея Всеславна, не знала я…

"Медвяна… А Юльку Людмилой называла. Ну да, она же язычница, еще и ведунья. Интересно: мне пригрезилось, или она взаправду с бабой Ягой знакома была? Вроде бы я где-то читал, что Яга — более древний персонаж, отголосок культа мертвых, или что-то в этом роде. Ладно, ерунда это все, главное другое. Чего я хотел, того и добился: Немого приструнили, дед больше наезжать не будет. И самострел у меня теперь есть, все — как по нотам!".

— И везти его пока рано, — продолжила Нинея — слабый еще. Да ты, Медвяна, сама посмотри: поговорили немного, а он уже бледный — утомили парня.

Пришлось Мишке оставаться у бабки Нинеи. О том, в чьи руки он попал, Мишка начал догадываться, вспоминая о разговорах, невольно подслушанных во время кратких перерывов в беспамятстве. Правда, верилось в услышанное не очень-то, слишком уж все это напоминало бред. Но, то одно событие, то другое, раз за разом, подтверждали правдоподобие услышанного.

Старуха, несомненно, была мощнейшим экстрасенсом. Дело было даже не в том, что она погружала Мишку в сон лишь одним прикосновением руки к голове и ласковым приговором: "Спи, Мишаня, спи, сон — лучшее лекарство". Окончательно в мощи ее воздействия на себя, Мишка убедился, когда Нинея попросила его рассказать о том, как он очутился один в лесу.

Старуха села рядом с постелью, посмотрела на него ласково, но, вместе с тем, очень внимательно и выслушав Мишкино: "Да глупость сделал — из дому сбежал" — негромко сказала:

— Ничего, Мишаня, ты рассказывай, рассказывай…

И — все. Мишка, как будто утонул в ее глазах. Слова сами полились, как вода, без наводящих вопросов, без уточнений. Ни утаить что-либо, ни нечаянно упустить какую-то деталь было совершенно невозможно. При этом Мишка был уверен, что ни в какое гипнотическое состояние не впадал и оставался в ясном сознании. Когда он закончил свой рассказ, то точно знал: рассказал все, добавить нечего. Вернее, добавить нечего к тому, что заинтересовало Нинею — эти моменты Мишка описывал очень подробно, хотя она ни разу ничем не дала понять, что одни события можно лишь упомянуть вскользь, а другие описать с упоминанием малейших мелочей, таких, которые, в принципе, в памяти и удержаться-то не могли.

Собственно, заинтересовали Нинею два момента: найденные в лесу останки женщины, поклонявшейся Перуну и Мишкино отношение к Юльке. Вот на второй-то теме Мишка чуть и не прокололся. Его сравнения отношения людей к императиву "Делай, что должен и будет то, что будет" ЗДЕСЬ и ТАМ уже готовы были сорваться с языка, но старуху, видимо, больше интересовали личные отношения между подростами, и мимо опасной темы удалось благополучно проскочить.