Отрок - Страница 419

419

"У кобелька зубки прорезались, как изволил однажды выразиться в ваш, сэр, адрес, лорд Корней. Ну, и? Тоже пороть будете?".

— Старший урядник Дмитрий! — коротко бросил Мишка, не отводя взгляда от Матвея.

Вот тут все было надежно — мишкин голос еще не умолк, а Митька, перегнувшись через угол стола, смачно врезал кулаком в скулу ученика лекарки. Мотьку снесло с лавки, он стукнулся затылком о стену и сполз на пол. Дмитрий, отпихнув сидящего с краю Артемия, перешагнул через лавку и вздернул Мотьку на ноги. Совершенно неожиданно для Мишки, помог ему в этом Никола, но если Дмитрий поднимал провинившегося "господина советника" за шиворот, то Никола ухватил того за ухо!

"Браво, мсье бастард! Намеренья ваши понял, демонстрацию преданности оценил. Только настоящая преданность проявляется не в готовности карать врагов сюзерена, а в способности поступиться чем-то своим, причем важным, а не какой-нибудь мелочью. Ладно, с этим — потом".

Мотька вякнул от боли и попытался отмахнуться, но Дмитрий и Никола (почти синхронно!) перехватили его руки и завернули их за спину так, что ученик лекарки, согнувшись, бухнулся щекой на столешницу, едва успев повернуть голову, чтобы не расквасить себе нос.

"Блин, десятник Егор вот так же щекой на столе лежал, когда ему дед бороду секирой к столу пришпилил!"

— Держать! — скомандовал Мишка Дмитрию и Николе. — А ты, Мотька слушай внимательно, в другой раз повторять не стану. И все слушайте, потому что вижу: с первого раза ни бельмеса не поняли!

Мишка встал, выдержал паузу, дожидаясь, пока согнанный с лавки Артемий пристроится рядом с Роськой, и продолжил:

— Я что, едрическая терка, впустую вам объяснял про власть духовную и светскую? Непонятно? Объясняю для дурней еще раз: слуги божьи — только слуги, а не сами боги, и повелевать слугам невместно! Полноправные хозяева они только в церкви или на капище. На остальном же пространстве яви есть князья, бояре, воеводы, старейшины… общины, в конце концов. Истинные же хозяева жизни: обычаи, золото и острое железо! Но не слуги, кому бы они ни служили!

— А… к-к… — Шокированный, чуть не наповал Роська, попытался что-то сказать, но Мишка не дал ему такой возможности:

— Мне плевать, кому они служат: Христу, Велесу или Макоши! Подчиняться будут все! Отец Михаил попробовал тут свои порядки внедрять, так я с ним еще вежливо обошелся — из уважения. А этого недоучку — Мишка кивнул на Матвея — прикажу на «кобыле» разложить, да всыпать, чтоб жопа вспухла! Не смотри на меня так, Роська, нет между ними разницы, потому что творят они одинаковую дурь: думают, будто без догляда сотника Корнея, здесь все по-своему повернуть можно. Не будет этого! Мотька, слышишь меня?

— С-слышу…

— Понимаешь, о чем речь веду?

— П-пошел ты в жоп… Уй!

Дмитрий нажал на мотькину руку так, что о того в плече что-то хрустнуло.

— Один раз сотник Корней тебе уже объяснил: "Тех, кто о себе слишком много воображает, жизнь бьёт очень сильно". — Напомнил Мишка. — Ты не внял. Ну, что ж… — Мишкина рука опустилась на рукоять кинжала и извлекла клинок из ножен. — Выбор, все еще, за тобой. Поднимите его!

Дмитрий и Никола позволили Мотьке выпрямиться, но продолжали держать крепко. Мишка переступил через лавку, обошел Илью и приблизился к ученику лекарки.

— Выбор, все еще, за тобой: или ты наш и подчиняешься нашим обычаям безоговорочно, или… — Мишка многозначительно пошевелил кинжалом.

— Режь, сука шпаренная! Не боюсь! Меня уже убивали…

Лицо Матвея перекосилось, но Мишка готов был поклясться, что не от страха и даже не от ненависти, а от воспоминаний — что-то парень вспомнил такое, что бликующий перед глазами клинок его совершенно не пугал.

"Будете резать, сэр? А не лучше ли выгнать, да еще так, чтобы оставался шанс вернуться? У парня явно было трудное детство: компрачикосы сущие дети, по сравнению с мотькиными воспитателями — те уродовали лицо, а эти психику. Впрочем, позвольте вам напомнить, есть же и еще один вариант: клин — клином, как говорится, хотя, стремно, блин… А кому теперь легко?".

— Резать, говоришь? Ну, что ж… — Мишка ухватил Матвея за волосы и отхватил кинжалом зажатую в пальцах прядь. — Ты же сам сказал, что я все понимаю…

Митька рванулся, а потом вдруг мешком обвис в руках Дмитрия и Николы и тоненько, как девчонка, заныл:

— И-и-и "Есть контакт! Именно этого он больше всего и боится — колдовского воздействия. Значит, этим его в детстве какая-то сволочь и ломала".

— Кузька, огня! — приказал Мишка. — Быстро!

Кузьма метнулся глазами к двери, видимо собрался куда-то сбегать, потом запустил руку в малый подсумок, извлек оттуда кресало и трут, замер, вопросительно уставившись на Мишку.

— Освободи поднос. — Мишка сунул руку в стоящий у стены короб и вытащил пачку берестяных листков, приготовленных для письма. — Зажигай! — Листки шлепнулись на деревянный поднос, с которого Кузька убрал кувшин из-под кваса.

— Михайла, не надо бы… — осторожно подал голос Илья.

Мишка не отреагировал и, перекрывая голосом чирканье кресала, начал нараспев:

— Волею сил меня породивших, правом ответа за всех, подо мною стоящих…

Трут затлел и Кузьма поднес к нему листок бересты.

— …Мудростью, в мир сей меня воплотившей…

Уголок берестяного листка начал закручиваться, чернеть и вдруг, с едва слышным хлопком вспыхнул.

— …Силой текущей воды, и покоем недвижимой тверди…

Кончики пальцев, вцепившегося в край столешницы Роськи, побелели, Илья отчетливо лязгнул зубами.

419