Отрок - Страница 293

293

— Объясняю для дураков! Это вас — Мишка потыкал указательным пальцем в сторону новобранцев — можно нанять за плату. Можно так же нанять смердов, ремесленников или воинов. А боярин кормится с вотчины, а служит за честь…

— Врешь! Плату за учение взял… — начал было один из скандалистов, но был прерван громким, как пистолетный выстрел, щелчком кнута. Дмитрий виртуозно сшиб кнутом с его головы шапку.

— Не сметь перебивать старшину! — Митька снова щелкнул кнутом и оставил без головного убора второго «диссидента». Оба испугано присели и заткнулись, а Мишка продолжил:

— Да, плату с вас действительно взяли, но пойдет она на ваш же прокорм и на нужды Воинской школы, в которой вы же учиться и будете. Еще вопросы есть?

— Боярин! А в чем… — Подал голос парень неславянской наружности, но был прерван недремлющим Дмитрием:

— Надо говорить: "Господин старшина, дозволь обратиться" — и называть свое имя!

— Ага… Господин старшина, дозволь обратиться… Я — Мефодий.

— Не "я Мефодий", а "унота Мефодий". — Продолжил разъяснительную работу Дмитрий. — Повторить!

— Господин старшина, дозволь обратиться! Унота Мефодий.

— Обращайся, Мефодий. — Мишка поощрительно кивнул парню. — Что хочешь спросить?

— А в чем же честь для тебя, чтобы нас учить?

"Ни хрена себе вопросик! А и правда, в чем? Блин, что ж ответить? И ошибиться ведь нельзя. Почему он интересуется вопросами чести? Может быть он не из купеческого рода, а какой-нибудь третий сын пятнадцатой жены кого-то из половецких ханов?".

— Ты сам-то из каких будешь, Мефодий?

— Я — торк. Мой дед старейшина рода.

"Торк, торк… Так, торки, берендеи, черные клобуки… Союзные славянам тюркские племена, "осаженные на землю" киевскими князьями… Блин, больше ничего не помню! Судя по имени, христианин. Про деда упомянул с явной гордостью. Похоже, представитель племенной элиты, отправленный на учебу в метрополию".

— Что ж, Мефодий, если ты благородной крови, то должен понять меня правильно. Мы обучим вас охранять купеческие караваны. Значит, будет острастка татям, станет спокойнее на дорогах, начнет расти торговля. Это — польза твоей земле, польза твоему народу. В том и честь: не о личной выгоде печешься, а о пользе для всей земли. Тот, кто только о своей мошне заботится, понять этого не может, но тебе, я надеюсь, понятно?

— Благодарствую, боярин, поня…

— Все равно бить не смеешь, мы не холопы! — Опять завопил один из правозащитников.

Мишка жестом остановил уже занесшего кнут Дмитрия и громко спросил:

— Кто еще думает, что лучше меня знает, как вас надо учить? Поднимите руки.

Две руки — «диссиденты», еще ода рука на правом фланге строя пошла было вверх, но на полдороге остановилась и, утерев нос, опустилась.

— Старший десятник Дмитрий! Этих двоих — Мишка указал на правозащитников — гнать!

— Слушаюсь, господин старшина! Филипп, Фаддей! Гнать этих!

Названные Дмитрием ратники Младшей стражи тронули коней и пустили их шагом прямо на строй новобранцев. «Диссиденты» отшатнулись назад, остальные раздались в стороны.

— Не можешь нас гнать, тебе заплачено! — Вякнул один из «диссидентов», но получилось как-то неубедительно.

Впрочем, когда на тебя напирают конской грудью, да того и гляди оттопчут ноги копытами, особо не подискутируешь. Мишка было собрался объяснить купецкому сынку, куда тот может засунуть свою плату, но решил, что опускаться до перепалки ему невместно. К тому же второй «диссидент» вдруг истошно завопил:

— Матушка боярыня, заступись! Матушка боярыня, замолви слово, ни за что пропадаем!

Мишка с недоумением оглянулся, и понял, что его собственная мать и есть та самая матушка боярыня, к заступничеству которой взывал «диссидент». Анна Павловна медленно подъехала к строю новобранцев и даже бровью не повела на вопли "ни за что пропадающего", а свежеиспеченные уноты вылупились на мишкиных сестер, как на жар-птиц, случайно залетевших на берег Пивени из райских кущ.

— Ты еще долго, Мишаня? Все уже домой пошли.

— Уже заканчиваем, матушка.

— Это и есть твои новые ученики? — Взгляд матери оббежал строй новобранцев и задержался на "первой жертве воспитательного процесса", уже поднявшейся с земли, но все еще красноречиво скособоченной. — Тебя как звать, отрок?

— Николой… боярыня…

— Больно тебе? Обидно? — Мать сочувствующе покачала головой. — Не кручинься, воинское учение трудно, но превращает мальчиков в мужей! Ты справишься. Я вижу.

Неожиданно Анька-младшая заставила свою лошадь сделать несколько шагов и, нагнувшись с седла, протянула Николе беленький платочек, который, по мишкиной инструкции, носила в левом рукаве.

— Возьми, Николай, утрись.

— Б… благодарствую… боярышня. — Никола зажал платочек в кулаке, даже и не думая использовать его по назначению, и воззрился на Аньку, как на икону.

"Ну дает сеструха! Дура-дура, а… Нет, наверно, мать подсказала, сама бы не догадалась. Но как снайперски попала! Никола теперь на нее молиться готов, да и на мать тоже… И все остальные… О, женщины, коварство ваше имя! Несколько слов, платочек, и полтора десятка охламонов стоят на задних лапках и виляют хвостиками. Шарман!".

Мишка, чтобы сразу не сбивать пацанам романтически-восторженное настроение, нарочито неторопливо поправил сбрую и взобрался в седло. Потом оглядел строй унот и отечески-ворчливым тоном сказал:

— Рты закройте, мухи залетят! Это матушка моя — боярыня Анна Павловна, а это мои сестры: боярышня Анна и боярышня Мария. — Уноты дружно отмахнули дамам земной поклон. — Если от воинского учения совсем невмоготу станет, приходите к ним поплакаться, они вас пожалеют… Может быть. Десятник Петр! Принять командование над унотами!

293