Отрок - Страница 291

291

— Ха! Поглядите-ка, кого я вам привез!

Мишка увидел, как от воды к ним поднимается какой-то пожилой мужчина. Только когда он подошел ближе, стало понятно, что ему еще далеко до сорока лет, с толку сбивала седина, густо вплетенная в бороду и волосы на голове. Был мужчина высок, широкоплеч и, хотя одет просто, подпоясан воинским поясом с мечом. За руку мужчина вел бледного и худенького паренька лет десяти-одиннадцати. Мужчина смахнул с головы шапку и коротко склонил голову.

— Здрав будь, Корней Агеич.

Дед смотрел на мужика так, словно пытался что-то вспомнить и никак не мог.

— Здравствуй и ты… Кхе…

— Не узнаешь меня, дядя Корней?

Мать вдруг ахнула и схватилась руками за лицо.

— Лёша… Лёшенька! Господи, седой весь!

— Здравствуй, Аннушка, а ты еще краше стала!

Мать соскользнула с седла, торопливо шагнула к приезжему, оступилась, чуть не упала, но мужчина подхватил ее сильными, даже с виду, руками.

— Вот и свиделись, Аннушка, я и не думал…

— Лёха! — К деду вернулся дар речи. — Лёха, ядрена Матрена, а говорили: ты убитый! — Дед обнял Алексея. — Я же по тебе заупокойную службу в Турове справил. — Голос у деда дрогнул. — Наврали, значит…

— Если и наврали, то не сильно, дядя Корней. Но заживо отпетые, говорят, сто лет живут.

— Ну и ладно… Кхе… Ну и слава Богу. Как Любаша, как детишки?

Алексей дернулся, как от удара, сильнее прижал к себе мальчишку и сдавленным голосом буквально вытолкал из себя в несколько приемов фразу:

— Нету никого, дядя Корней… Ни Любаши… ни… Вот, вдвоем мы с Саввушкой остались.

Мать снова ахнула, а дед, растерянно потоптавшись и, видимо не найдясь, что сказать, обернулся к внукам.

— Михайла! Анна, Мария! Подите сюда! Это Алексей… — Отчества дед вспомнить не смог, а может быть, и не знал. — Лучший друг отца вашего… Мать вашу ему сосватал… Как же так? Катерина, дети… А Фролушка мой тоже…

— Знаю, дядя Корней, Никифор мне рассказал. — Алексей уже справился с собой и говорил нормальным голосом.

— Кхе… Да… Сколько ж мы с тобой не виделись? Лет десять?

— Больше, дядя Корней. Ты тогда рассказывал, что внук у тебя родился.

— Да, помню. А ему уже четырнадцать скоро. Господи, Боже мой, все же тогда еще живы были. И Фролушка, и Аграфена Ярославна моя. И ты тогда рассказывал, что женился… — Дед горестно вздохнул, помолчал, потом спохватился: — Лёха, так вот же он, внук-то! Видал каким стал?

Мишка шагнул к приезжему, вежливо поклонился.

— Здрав будь, Алексей… — Мишка вопросительно посмотрел на мужчину.

— Дмитриевич. — Подсказал тот. — Но зови дядей Алексеем, мы с твоим отцом побратимами были.

Алексей, как взрослому, протянул Мишке руку для рукопожатия.

— Здрав будь и ты, Савва. — Мишка потянулся было поздороваться с мальчишкой, но тот испуганно отпрянул и прижался к отцу. Алексей положил ему руку на голову и, чувствовалось, что привычным, успокаивающим голосом сказал.

— Не бойся, Саввушка, тут все друзья, никто тебя не обидит. — Потом поднял взгляд на семейство Лисовинов и пояснил: — не разговаривает он, напугали сильно…

— Господи! — Со слезой в голосе вырвалось у матери. — Да чего ж вы натерпелись-то? Ты — весь седой, Саввушка… — Голос у матери пресекся, вновь повисло неловкое молчание.

— Кхе! Да чего ж мы тут стоим-то? Давайте-ка в дом! Леха, ты с Лавром же знаком? На свадьбе вместе гуляли.

— Знаком, дядя Корней, здравствуй, Лавр!

— Здравствуй. — В отличие от остальных, Лавр так и не спешился, а тон его никак не соответствовал приветствию. Он как-то мрачно окинул взглядом Алексея и присевшую на корточки возле Саввы мать, что ласково говорившую мальчонке.

"Блин, только этого не хватало! Я же ему "отворот от жены" снял, неужели, все-таки, ревнует? Чего же он насчет Спиридона не комплексовал? Или комплексовал, но я не видел? Нет, не может быть, если бы он на Спирьку «наехал» тот бы уже калекой был бы… или покойником. Что-то из прежних времен вспомнилось? Так ведь сколько времени прошло! Не мальчики уже. Ну ивстреча! Один волком смотрит, другие все с похоронными рожами. А не слинять ли нам, сэр? Мы чужие на этом "празднике жизни".

Мишка вскочил в седло, жеребец было снова надумал показать норов, но осаженный с максимальной жесткостью, сразу же угомонился.

— Десятник Петр! Десятник Василий! За мной!

— Слушаюсь, господин старшина! — в два голоса отозвались пацаны и лихо взлетели в седла. Ходок, не знавший о крещении своего бывшего юнги, изумленно уставился на Роську, а Никифор, совершенно по бабьи воскликнул:

— Петя, ты куда?

— Прости, батюшка, служба!

Ребята дали коням шенкеля и рысью поскакали вдоль тына, оставляя за спиной довольный голос деда:

— Кхе! А ты как думал, Никеша? А нас все серьезно!

Новобранцы, вытянутые Дмитрием в одну линию, изображали из себя способ построения, характеризовавшийся во времена мишкиной службы в Советской армии термином "как бык поссал". Позади «строя» прямо на земле громоздилась куча багажа: мешки, какие-то свертки, берестяные короба, даже один сундук — матери постарались, собирая чад в дальнюю дорогу. Одеты новые ученики были кто во что горазд. На ногах — от простецких поршней, до пижонских сафьяновых сапожек, на головах — от шапок, до ничем не отягощенной прически. Шапок, правда, было немного, по большей части волосы удерживались кожаными ремешками, а у одного паренька какой-то неславянской внешности голову перехватывала широкая полоса тонко выделанной кожи с вытесненным, явно ритуальным, рисунком.

291