Отрок - Страница 287

287

Рассказывать биографию Пушкина, адаптируя ее к понятиям XII века, оказалось совсем не просто. Мишка часто запинался, не зная, как описать элементарные, казалось бы вещи, и в конце концов понес откровенную отсебятину. В результате получилась какая-то совершенно чумовая смесь Садко и Айвенго, к Пушкину ни малейшего отношения не имеющая. Но Юлька заслушалась, а когда "франкский рыцарь Дантес", все-таки смертельно ранил "боярина Александра", даже грустно вздохнула.

Между тем рейсы от реки к огороду продолжались, деревянные ведра, напитываясь водой становились все тяжелее и тяжелее, Мишка почувствовал, что опять заныл правый бок.

— Давай-ка, Юль, передохнем немного, что-то я запыхался, с разговорами.

— Давай. Все ж-таки побился ты крепко, повезло, что кости не переломал. Не болит нигде?

— Нет. — Решил не признаваться Мишка. — Так, запыхался немного.

— А за Александра отомстили?

— Что? А, да. Другой боярин — Михаил Юрьевич — так этого Дантеса приложил… Но это уже совсем другая история.

Посидели на бревнышке, помолчали. Юлька о чем-то задумалась, Мишка прислушивался к тому, как постепенно затухает ноющая боль в боку. Вставать и снова браться за ведра не хотелось, да и бочки были уже наполнены на три четверти.

— Юль, теперь ты чего-нибудь расскажи. Помнишь, как ты про Макошь мне рассказывала? Интересно было.

— Да не знаю я никаких историй книжных. Не про болячки же тебе рассказывать? Слушай! — Вдруг встрепенулась Юлька. — А про лечение в твоих книгах ничего нет?

"Ну вот, хоть на пупе перед ней вертись, а она все равно на медицину разговор свернет. Эх, ей бы, хотя бы, учебник анатомии, да где его возьмешь?".

— Нету, Юль, если бы попалась, сразу бы тебе принес. Постой, а ты читать-то умеешь?

— Да что ж я дура набитая — Оскорбилась Юлька. — Можно подумать, на все Ратное ты один грамотный. Совсем очумел там со своими дуроломами! Тоже мне, мудрец, других так и за людей не считаешь!

— Юль, я же только спросил…

— Да ну тебя! Так хорошо было…

Юлька нахохлилась и отвернулась.

— Ну прости дурака, Юля, хочешь я тебе про отца всех лекарей расскажу?

— Да ну тебя… Про какого отца лекарей?

— Про лечение мне книжки не попадались, а вот про лекаря знаменитого я в одной книге читал. Звали его Гиппократ и жил он полторы тысячи лет назад в Греции. Греки почитали Гиппократа лучшим лекарем в мире, а он считал, что медицина — лекарское дело — благороднейшее из всех искусств. За великие знания и мудрость греки называли его "отцом медицины"

Мишка попытался припомнить еще что-нибудь, но ничего кроме клятвы Гиппократа в голову не пришло.

— Гиппократ придумал лекарскую клятву, которую должен был приносить каждый, кто выучился лечебному делу. Начиналась клятва с поминания греческих богов — греки тогда еще не были христианами. Потом шло обещание почитать своего учителя, как отца, а всех лекарей — как братьев. А дальше там шли такие слова:

"Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимому у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно также не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду проводить свою жизнь и своё искусство. Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом. В какой бы дом я ни вошёл, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами.

Чтобы при лечении — а также и без лечения — я ни увидел и ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому".

Юлька слушала очень внимательно, изредка шевеля губами, словно повторяя за Мишкой, а он мысленно поминал добрым словом своего школьного учителя истории, заставившего своих учеников выучить клятву Гиппократа наизусть.

— Правильная клятва! — Подвела итог Юлька. — Только непонятного много.

— Что непонятно?

— Какие это у него могли быть любовные дела с мужчинами?

"О, Господи! Неужели еще и про гомосеков ей рассказывать? Нет уж, я — пас!".

— Так лекарями же и женщины бывают. Клятву-то Гиппократ для всех сразу придумал.

— А, ну да! А что это он обещал не давать женщинам? Я не разобрала.

"Блин, ну кто Вас, сэр, за язык тянул? Объясняйте теперь!".

— Абортивный пессарий это — зелье такое, чтобы плод из чрева вытравливать.

— Неужто дуры такие есть?

"Дитё Вы еще, леди Джулия, ох дитё!".

— Ну, Юля, в жизни всякое случается.

— Все равно, нельзя! Это все равно, что убийство! Правильно он это запрещал! А вот насчет камней — глупость. Зачем их вырезать, если травами растворить можно?

"Опля! Утраченные секреты народной медицины? Где только у человека камней не бывает: в почках, в желчном пузыре еще где-то… Не помню. А оказывается в домонгольской Руси их травами растворять умели! Эх, рецептик бы добыть, да Максиму Леонидовичу переслать!".

— Не знаю, Юль. Наверно не умели еще камни растворять, все-таки полторы тысячи лет назад дело было.

— А какими богами он клялся? — Продолжала допрос Юлька. — Велесом, Сварогом, Даждьбогом?

287