Отрок - Страница 285

285

— Кхе…

— А они — даже и не купцы, а купеческие дети и племянники всякие. Небо и земля, у Никифора на ладьях груз и поценнее может оказаться. Поэтому ты выезжаешь на берег в парадном облачении, разговариваешь только с Никифором (можно еще и с Ходоком), а на пацанов даже и не смотришь.

— Кхе, ладно. А дальше?

— А дальше подъезжаю я. Но не из ворот, а со стороны, вроде как на учении мы были где-то. Я, Петька и Роська без доспехов, в красивой одежде, как и положено воеводскому внуку с ближниками. А следом…

— Ты чего вылупилась? Принесла? — Мать обращалась к Листвяне, стоявшей у дверей и, что называется, превратившейся в слух. Было похоже, что мишкино описание ритуала встречи ее чрезвычайно заинтересовало.

"Точно: в боярыни метит, курва! Заранее на ус мотает, как себя вести надо".

— Ты что принесла? Разве такой иглой это шьют?

"Ну вот, я же говорил!".

Что еще пришлось бы выслушать Листвяне, осталось неизвестным. Лопнуло терпение у деда.

— А ну, хватит! Мне еще тут бабьих тряпок-иголок не хватало. Анька, уймись! А ты ступай, не до шитья нам. Пошла! Устроили тут, ядрена Матрена. Ну ладно, она не понимает, а ты-то, Анюта!

— Прости, батюшка. — Мать была само смирение. — Не подумала.

— Не подумала, не подумала… А надо было! Михайла, дальше давай!

"Ага, Листвяне, похоже, собираются состряпать имидж дуры и неумехи. Что ж, дамам видней, но я на месте деда этим бы пренебрег…".

— Михайла! Я сказал: дальше давай.

— Дальше за мной и ближниками едет десяток ратников Младшей стражи. Рядовым ратникам красивые дорогие доспехи и не положены. Я с ближниками остаюсь около тебя и Никифора, здороваемся, разговариваем, а Дмитрий с десятком подъезжает к новым ученикам, строит их и ждет, пока я освобожусь. Потом я подъезжаю к ним, Дмитрий докладывает, я их осматриваю, спешиваюсь и бью морду самому сильному на вид.

— Мишаня! — Мать то ли притворялась, то ли была искренне удивлена. — Зачем же драться-то?

— Молчи, Анюта. — Дед, как профессионал, сразу схватил суть предложения. — Правильно все, так и надо. Если он самого сильного побьет, то и остальные ему подчинятся, не надо будет каждого в отдельности в разум приводить.

— Батюшка, так он же одежду праздничную запачкает! Или порвет.

— Баба!!! — Дед, казалось, просто взорвется от возмущения. — Тебя зачем позвали? Послушать и все приготовить. Порвет — зашьете, замажет — выстираете! Дело важнее тряпок!

— Прости, батюшка, все сделаю, как прикажешь…

— Еще бы ты не сделала!

"Что за ерунда? Если она Листвяне имидж портить взялась, так чего ж сама-то дурой выставляется? Прекрасно же все поняла и без объяснений. Нет, тут какая-то игра потоньше, сразу и не врубишься. Блин, да сколько ж сидеть-то еще будем?".

— Деда, так что с моей придумкой? Понравилось?

— Кхе… А вот давай-ка у матери спросим. Она из Турова, из купеческой семьи. Скажи-ка, Анюта, вот к примеру едет по улице парень из боярского рода, весь из себя красивый, с ближниками, а с ним десяток ратников в бронях. Как на это прохожий купец посмотрит?

— Посторонится, чтобы не зашибли или не обозвали как-нибудь обидно, а когда проедут, плюнет вслед. Ему-то богатство трудом достается, а барчуку задаром.

— Кхе, с опаской, значит?

— С опаской, но и с неприязнью.

— Ну а парень молодой купеческого рода?

— Тоже с опаской, батюшка, да еще и с завистью. Ему-то, хоть и по деньгам, но родители так красоваться не позволят, а уж с дружиной латной ездить, так и вообще мечтать нечего. Помню, как отец Никифора все шпынял, чтобы скромнее себя вел.

— Да! Помню, строг был батюшка ваш Павел Петрович, ох строг! Так ведь и толк из вас обоих вышел. Что Никифор, что ты, Анюта. Посмотрел бы сейчас, порадовался бы покойник.

— Чему радоваться-то? Вдовству моему? — В голосе матери послышались слезы. — Что ж ты такое говоришь, батюшка Корней Агеич?

— Кхе… Это я того… Прости дочка, старым становлюсь, болтливым. Зато дочки у тебя какие! Красавицы! Парни аж ушами прядают, как их видят! Непременно за бояр замуж выдадим. А Михайла! Умник! Воин! Еще и четырнадцати годов нет, а с ним уже как со взрослым, совет держать не зазорно. А сражается как! Уже больше десятка народу уложил. Да где ты еще такого парня найдешь? И его женим на боярыне. А то и на княжне! А что? А же на княжне женился!

Деда понесло, невольно обидев вдову любимого сына, он тут же начал перегибать палку в другую сторону.

— А сама ты, Анюта, и красавица, и умница, и хозяйка всем на зависть. Мне, кстати, намекали несколько раз: есть желающие к тебе посвататься. Но я даже и помыслить не могу без тебя жить. Ты же мне как дочка родная, как Аглаюшка покойница, Царствие ей Небесное. Тоже ведь не хотел ее от себя отпускать, да не уберег. Вот только ты, Аннушка, у меня и осталась…

"Блин! Или я полный дебил, или мать разыграла психологический этюд, как по нотам! Пусть теперь Листвяна деду, хоть полунамеком на невестку пожаловаться попробует, дед ей так пожалуется, от стенки отскребывать придется. Ну дает маман! Как выстроила! Вроде бы, обе бабы, обе в мужских делах "ни бум-бум", но одна — «кровиночка», родная и любимая, а вторая… да обслуга и всё! Хозяйственная, сексуальная, без разницы. Ладно, пора линять".

— Деда, я пойду?

Дед, умилившийся от собственного монолога, не отрывая взгляда от тронутой до слез невестки, только махнул рукой. Мишка выскочил из горницы и, чуть ли не бегом, рванул на улицу.

Юльку Мишка нашел на полпути от берега реки к огороду, с коромыслом на плечах. На коромысле слегка покачивались небольшие ведерки — носить большие «взрослые» ведра Настена дочери пока не разрешала.

285