Отрок - Страница 249

249

Мишка понял, что тема, что называется, пошла, и выбросил козырного туза:

— И добавьте, что, как только отстроимся на новом месте, так будем девок на посиделки в Воинскую школу приглашать, а то, мол, парням скучно. Готовься, мама, заказы на платья принимать, никто хуже Машки с Анькой выглядеть не захочет. Учи холопок шитью, на целую мастерскую работы хватит, а нам будет чем за сбрую кожевенникам заплатить — платье вещь недешевая!

— Кхе! Ядрена Матрена! Еще и обогатимся! Ну, Михайла!

— Главное — не это, деда! — Мишка поймал себя на том, что снова поучающее вздел указательный палец. — Главное то, что любому мужику, который этому архиважному делу помешать попробует, бабы адские муки еще при жизни устроят, а может, чего и похуже. Правильно, мама?

— Правильно, сынок!

Мать уже не скрываясь улыбалась во весь рот, на щеках ее играл румянец, и Мишка только сейчас понял: что именно зацепило край его сознания, когда она только вошла в горницу. Мать похорошела! Исчезла вдовья тоскливая самоуглубленность, ставшая очень заметной, после того, как Мишка «расколдовал» тетку Татьяну. Лицо словно разгладилось и посветлело, выровнялась осанка. Куда-то подевались темные тона в одежде. Нет, конечно же, бабий платок не сменила девичья головная повязка, вышитый рисунок на вороте и рукавах сорочки полностью соответствовал возрасту и семейному положению, но все это стало ярким, даже, щеголеватым. На шее — бусы, на пальцах перстни…

"Это что же, сэр Майкл, леди Анна снова загуляла? Неужто Вы Лавра не долечили? Да нет, для Лавра ни бусы, ни перстни, ни прочие побрякушки не надевались… Кто-то другой? Сэр, а не кажется ли Вам, что демографическая ситуация в семье может приобрести весьма скандальный характер? Дед Вам дядюшку, считай, уже изготовил, маман братика поднесет… Как-то тесно вокруг Вас становится, не находите? Правда, с другой стороны, за мать только порадоваться нужно: совесть-то Вас за "снятие отворота от жены" до сих пор покусывала. Как поется в одной популярной в далеком будущем песенке: "Снегопад, снегопад, если женщина просит…". Блин, меньше месяца дома не был, а тут уже такое…".

Мишкины размышления прервал бодрый голос деда, похоже, обрадовавшегося новому способу ведения боевых действий, как ребенок новой игрушке.

— Теперь бабоньки, о Даниле подумайте. Смутьяны его вместо убиенного Федора себе десятником избрали, а я утвердил. Значит, хотят вместо меня сотником поставить! Надо всем напомнить, что такое один раз уже было, и от сотни из-за этого чуть рожки да ножки не остались. Особливо переговорите с теми бабами, в чьих семьях после той переправы проклятой мужиков недосчитались.

— Батюшка, грех это — на горе таком играть. — Попыталась возразить мать. У многих даже и могилки-то нет — так в реке и остались…

— А усобицу между своими устраивать не грех? — Мгновенно взъярился дед. — А в данилины руки остатки сотни отдавать не грех? Сколько народу он в первом же бою положит? После той переправы, сотня в настоящем деле ни разу не была, народ распустился, десятки не полные, некоторых и вообще нет! Данила порядок наведет? Или бабам легче будет, если их мужья, да сыновья не в реке потонут, а порубленные лягут?

Дед говорил о больном и распалялся все больше и больше. Мать, словно не замечая этого, опять попробовала возражать.

— Все равно, батюшка, как-то нехорошо это…

— Исполнять! — Дед в очередной раз поднял голос до командного рыка. — Война есть война! Если не мы их, то они нас, а потом, сдуру, и вообще всех! Делать, как сказано! Сплетня такая: Данилу хотят после меня сотником поставить, а он в первом же бою половину народу положит, а то и всех!

"Ни хрена себе, сэр, новое слово в строевом уставе тяжелой конницы — команда: "Сплетню запускай! Ать, два!". Ай да граф Корней Погорынский! Силен!".

А дед между тем, подавив робкое сопротивление командира "бабьего контингента" увлеченно продолжал:

— Теперь опять чисто бабье дело. Анюта, у богатея нашего Кондрата жена сильно ревнивая?

— Да нет, вроде бы… Дарья — так, на язык бойкая, а чтобы ревновала… Да и не к кому.

— Ага… Кхе… А у братьев его?

— У Власа жена забитая совсем, — мать сочувственно вздохнула — слова поперек не скажет. А у Устина… Марфа — да! Марфа может! Помнишь: лет пять назад Устин с перевязанной головой ходил? Говорил, что верхом по лесу ехал, да за ветку зацепился и ухо порвал.

— Ну-ну, что-то такое было…

— Только у ветки той, почему-то, зубки оказались. И зубки те — Марфины!

— Кхе! Так может она того… в любви погорячилась? Случается…

— А не все ли равно, батюшка? — На лице у матери появилось выражение, смысл которого Мишка затруднился определить. — Главное — огонь в бабе есть!

— Во! Молодец, Анюта, правильно все поняла! Значит, Кондрат и Устин. Болтать будете так: Кондрату и Устину приглянулась одна моя холопка. Одна и та же — обоим. Да так в сердце запала, что оба, в тайне друг от друга, приходили ко мне торговаться. Хотели эту холопку себе купить. Я не продал, вот они и озлобились. Только вот, которую из наших холопок… Какую выбрать, Анюта?

— Никакую, батюшка. Так еще интереснее. Бабы сами выберут, да еще и спорить будут: та или эта? А если заспорили, всё — сплетни не удержишь. Такое еще услышим, что сами удивимся! А уж Дарья с Марфой…

Мать даже мечтательно прикрыла глаза.

— Кхе! Как бы мужики и правда на войну не запросились… От такого — хоть на половцев, хоть на ляхов, лишь бы от дому подальше!

"Ну до чего ж люди на черный PR падки! Кто сказал, что его при демократии изобрели? В какой это опере была ария о клевете? "Клевета сперва украдкой слух людской слегка ласкает…". В «Паяцах», кажется. Не важно! Хотели войны, господа заговорщики? Получите в лучшем виде и практически в профессиональном исполнении. Эх, выборы, нынче не в моде, я б вам показал политтехнологии!".

249