Отрок - Страница 149

149

— Как? — Изобразил всем своим видом готовность Илья. Несмотря на вставляемые время от времени ехидные замечания, слушал он очень внимательно.

— Посмотри на Афанасия, а ты внимательно смотри на Илью, на выражение его лица.

Мишка слегка перевалился на бок, чтобы смотреть на обозника не выворачивая голову и начал:

— Илья, вспомни, как Афанасия раненого с коня снимали и к тебе в сани клали. Посмотри на то место, где у него рана, вспомни других раненых на него похожих. Так, а теперь вспомни, как Афанасий тебя Илюхой назвал и ты обиделся. А теперь вспомни, как у тебя первый ребенок родился, как он первое слово сказал, как первый раз ножками пошел. Хорошо, а теперь подумай: а вдруг твоя жена, все-таки сено без тебя продаст? Только не говори ничего!

Мишка обернулся к Афоне.

— Понял, Афанасий?

По ходу мишкиного монолога лицо Ильи менялось самым разительным образом — мужиком он, как понял Мишка, был достаточно эмоциональным, да к тому же, хорошим рассказчиком, поэтому мимикой обладал весьма выразительной. Афоня приоткрыл рот и расширенными глазами не отрываясь смотрел на Илью. Потом перевел взгляд на Мишку и с запинкой выговорил:

— Ты… ты колдун?

— Глупости! Если кто и колдун, то Илья. Ни слова не произнес, а столько тебе сейчас рассказал, словами такого и не скажешь никогда.

Илья неожиданно зло процедил:

— Зверь ты, Михайла, с людьми, как с куклами…

— Илья, ты же сам согласился!

— Бешеный Лис, как голого выставил…

— Илья, прости дурака, не подумал… — Мишка действительно ощутил острый приступ стыда. — Илья! Ну хочешь на колени встану? Прости пожалуйста, я же Афоне помочь хотел. Ты же сам знаешь, как это важно, сколько ты по лицам раненых понимать умеешь! Ты же ни одну жизнь спас, когда они сказать не могли, а ты догадался…

— Паршивец, и уговорить-то умеешь! Ох поплачут девки от тебя!

— Не сердишься? Илья, вира с меня: выпрошу у дядьки для тебя самострел, бесплатно.

— Ладно… самострел. — Илья неожиданно хихикнул. — Афоня, ты на его рожу сейчас смотрел?

— Ага! Здорово!

— Хе-хе, Михайла, как я тебя! А?

— Притворялся? — Понял Мишка. — Знаешь, как это называется?

— Не-а!

— Мордой об стол!

— Ха-ха-ха, го-го-го, Афоня! Вот такого лица, ха-ха-ха, ты еще… ты еще не видел!

— Которое, го-го-го, об стол?

— Ага! Ха-ха-ха и об лавку тоже!

Проезжающий мимо ратник придержал коня.

— Чего ржете, мужики?

— Губан, ха-ха-ха, у тебя… ха-ха-ха, случайно стола… с собой, нету?

— Чего?

— Го-го-го, а лавки?

— Гы-гы-гы, чего… ржете-то?

— А ты, ха-ха-ха… чего?

— Не… гы-гы-гы… не знаю.

— И мы, ха-ха-ха, не знаем… но без, ха-ха-ха, но без стола — никак!

"До чего же ЗДЕСЬ с юмором просто, вроде ничего особенного и не сказал. Не избалованы люди телевизором, ни одного писателя-сатирика, ни одного шоумена. Минут через пять весь караван ржать будет, а спроси "почему?", не скажут. Но как Вас, сэр, Илюха обул! Артист! А Вы говорите: шоуменов нет".

Глава 4

Мишка проснулся, как от толчка. Рядом в санях храпел и постанывал Афоня, еще дальше, на толстом слое лапника, завернувшись в облезлую медвежью шкуру, сопел с присвистом Илья. Мишка попытался определить, что же его разбудило. Нога, практически не беспокоила, к афониному храпу он притерпелся, других шумов, вроде бы, не было. Огромный стан, в котором расположилось несколько сот человек, с вечера угомониться не мог очень долго. Где-то плакали дети, кто-то, на ночь глядя, вдруг решил, что припас мало дров и стучал топором, потом чего-то испугались лошади, потом еще что-то случилось. Большое сборище людей и животных всегда успокаивается очень медленно, то и дело оживляясь локальными очагами шумов и беспокойства.

Сейчас над станом стояла тишина, костры слабо тлели, морозец ощутимо усилился, похоже, дело шло к утру. Что же, все-таки, его разбудило? Мишка еще раз окинул взглядом все пространство, открывающееся ему из лежачего положения и уже надумал сесть в санях, как уловил краем глаза какое-то движение. От ствола одного из деревьев отделилась белесая тень и пробежав несколько шагов в сторону дремлющего у костра часового, припала к снегу.

"Маскхалат, бесшумное движение, явное намерение снять часового. Привидение или чей-то спецназ пожаловал? Вижу только одного, но могут быть и другие, если, конечно, спецназ".

— Илья! — Позвал Мишка шепотом. — Илья, проснись.

— Да не сплю я. — Так же шепотом отозвался обозник. — Что случилось?

— В стане чужие, к страже подбирается кто-то.

— Не показалось?

— Нет, я его и сейчас вижу. До самострела моего, не поднимаясь, дотянуться можешь?

— Могу, может, шумнуть?

— А стрелу словить не боишься? Взводи самострел и незаметно подай мне.

— Как его лежа-то?

— Упри в сани, сам на бок повернись, чтобы колено вверх не торчало.

— Сейчас. — Илья деятельно заворочался, впрочем, почти бесшумно.

Тень продвинулась еще на несколько шагов. Щелчок взведенного самострела показался оглушительно громким, лазутчик припал к утоптанному снегу.

— Михайла, руку опусти.

Голос раздавался снизу, Илья каким-то образом умудрился вползти под сани. Мишка опустил руку и нащупал приклад.

— Лежа-то стрельнуть сможешь?

— Смогу, а ты приготовься опять зарядить, может быстро понадобится.

— Угу, сразу под сани суй, я тут приспособился.

Часовой приподнял голову, огляделся и снова подпер подбородок кулаком.

"Да уж, не видал ты, раздолбай, плакатов "Несение караульной службы — выполнение боевой задачи!", зарежут, ведь, как куренка".

149