Отрок - Страница 127

127

— Иди, там он, Анька, покажи… Тьфу! Тут беда, а им все… Михайла, а ты чего вылупился? Хватит на снегу сидеть! Ну что за народ, только б целоваться, у этого бабы нет, так он с собакой! Помог бы лучше лекарке с коня слезть, столько верст охлюпкой проскакала, весь зад отбила, бедная!

Юлька, действительно, сидела, вцепившись в заднюю луку седла, бледная, с закушенной губой.

"Конечно, таким аллюром, без седла и стремян, тут и мужика здорового умотало бы. Руки, наверно, трясутся, как она лечить-то будет?".

— Юля, давай, слезть помогу. Давай руки, осторожненько. Чиф, не мешай!

— Ой!

На ногах Юлька не удержалась и обвисла ни Мишке всей тяжестью.

— И эти обниматься, да что ж это такое-то! — Снова завозмущался дед. — Совсем с ума посходили!

— Деда, она стоять не может!

— Сидеть — тоже! — Уверенно заявил Корней. — Подержи ее пока так, сейчас я тулуп постелю, пусть приляжет, все равно с нее прямо сейчас толку не будет.

Мишка помог Юльке улечься на живот, потоптался рядом и не нашел ничего лучше, чем спросить:

— Есть хочешь? У нас каша, как раз, поспела.

"Что Вы несете, сэр, какая каша? Похоже, лорд Корней прав — все свихнулись!".

— Что у тебя с головой? — Поинтересовалась Юлька.

— Царапина, стрелой зацепило слегка.

— А я думала — мозги вышибло. Какая мне сейчас каша?

Юлька оставалась Юлькой даже в таком плачевном состоянии.

— Тогда, хочешь, меду принесу? Или вина, у нас есть.

— А чего праздновать-то будем? — Юлька приподнялась на локтях и огляделась. — Что у вас тут случилось?

— А что, Петька не рассказал? — Холодея от ужаса спросил Мишка. — Он что, не доехал?

— Это тот парень, что ли? Да он вообще ничего толком сказать не мог.

— Почему?!!

— Потому, что грохнулся где-то. Нашли, кого послать, с санями управиться не может!

— Что значит: грохнулся?

— А то и значит! Его лошадь в село приволокла: сани поломаны, голова разбита, правая рука сломана. Мать роды принимала, так бабы меня позвали. Сказали: «Бредит». А я как услышала про зеркало…

Юлька неожиданно всхлипнула.

— Дура-а-ак… я думала его уже и в живых… а он — кашу…

— А кто ж тогда Петьке про зеркальце сказал, если меня уже… того? — Мишка почувствовал, как его отпускает страх за судьбу Петра.

— Дура-а-ак! Мы думали вас всех… он один спасся…

— Ага, я — дурак, а вы — умные — вдвоем, без оружия, что б вы тут делали, если нас и в самом деле…

— Чурбан, бесчувственный, не понимаешь ты ничего!

Мишка вдруг понял, что впервые в жизни видит Юльку по-настоящему плачущей. Дочка лекарки и плач казались ему, до сих пор, вещами несовместными, как гений и злодейство по Пушкину. И, несмотря на то, что запас эмоций на сегодня, казалось, был исчерпан полностью, Мишка вдруг почувствовал некоторую стесненность в горле.

— Кхе! — Из-за саней вырулил дед, держа в руке глиняную кружку. — На-ка, девонька, выпей, быстрее в себя придешь. У нас раненых полно, а тут еще и лекарку лечить приходится. Пей, пей: и согреешься и успокоишься.

— Деда, они не знали ничего! — Поспешил сообщить Мишка. — Петька по дороге разбился, лошадь его без памяти…

— Да слышал я, слышал. Когда мать-то твоя, девонька, подъедет?

— Не скоро еще, Корней Агеич. Там роды тяжелые, пока закончит… Но тетка Татьяна сани готовит и Анька-младшая тоже. А дядька Лука свой десяток поднимает, я слышала, как он говорил, чтобы все в бронях…

— Татьяна, говоришь, сюда едет? — Дед обернулся к фургону с ранеными и заорал: — Лавруха, а ну, быстро ко мне! Лавруха!

Не дозвавшись сына, дед шустро поковылял к фургону сам.

"Испугался, что Татьяна братьев опознает, велит Лавру трупы прибрать".

— Минь, чего это он? — Юлька с любопытством уставилась вслед деду.

— Не знаю, ты пей, пей.

— Ну да, а то я не вижу! — Фыркнула Юлька. — Не знает он! — От недавних слез уже и след простыл.

— А с кем тут Татьянин муж только что обнимался? — Проворчал Мишка. — Но я же дурак, не понимаю ничего! Вот и не знаю.

— Вкусно! — Юлька мгновенно сменила тему разговора. — Чего это он мне тут намешал?

— Дай-ка попробую. Угу, вино, мед и теплой водой все разбавлено. Сейчас согреешься, и руки дрожать перестанут.

— А ты откуда знаешь? — Подозрительно прищурилась юная лекарка. — Ты что, вино уже пил?

— А ты как думала? Мы с Турове так загуляли!

— Ой, врать-то!

"А ну- ка, милейший, кончайте треп! Раненым ждать некогда".

— Слушай, Юль, у нас раненых много. Только я и дед на ногах, ну, и мать еще. Ты скажи, что тебе нужно будет, мы приготовим пока.

— Воды нагрейте побольше, чистые тряпки для перевязок понадобятся, — Юлька мгновенно сделалась серьезной. — А какие раны-то?

— Самый тяжелый — Демка. — Мишка присел рядом с лекаркой, чтобы той не приходилось задирать голову. — Ему стрела почти подмышку слева попала. Не то кольчуга в этом месте послабее была, не то выстрел такой уж убойный оказался, но пробило, и наконечник между ребер прошел. Он, наверно, от боли руку прижал и обломил древко, мать наконечник вытащить не смогла. И еще один с железом в теле есть — Андрей. Но у него в ноге.

— Резать придется, а у меня инструмента с собой нет. — Озаботилась Юлька.

— А какой нужен? У нас кузнечный инструмент есть…

— И что же ты ковать собрался?

"Вот язва, прости Господи! Но лучше уж пусть язвит, чем плачет".

— Да для тонких работ инструмент! Щипчики, там разные, пилки, сверлышки…

— Показывай. — Распорядилась Юлька.

127