Отрок - Страница 114

114

— Ага! — Подхватил Корней. — А он им в отместку, когда они перед отъездом молебен заказали, попу в кадило навозу подсыпал! Как и исхитрился-то? Вонища была!

— А помнишь, Кирюха, как Славка тебя с Аграфеной ночью из города выводил? Головами, ведь, рисковали… А! — Федор махнул рукой, опрокинув что-то из посуды. — Молодые были, все нипочем!

— Да… молодые… — Улыбка медленно сползла с дедова лица. — А теперь: ни Ярослава, ни Аграфены моей…

Боярин Федор тоже посерьезнел и как-то робко спросил:

— Как же ты теперь, Кирюша? А ну, как надумает князь Вячеслав Ярославовых братьев из Пинска выгонять? Тебе же с сотней идти придется…

— Лучше и не спрашивай, Федя. — Дед покрутил в пальцах моченое яблоко и вдруг сжал его в кулаке так, что сок брызнул в разные стороны. — Я уже за то Бога благодарю, что не пришлось мне два года назад на самого Ярослава сотню вести. Все понимаю… Ляхов и угров Славка на Русь привел, собственный город на щит взять собирался… Но, хочешь — верь, хочешь — не верь, Федя, радуюсь, что изувечили меня до того, и в смерти Ярославовой даже малой доли моей вины нет. — Дед помолчал и с ожесточением добавил: — А еще радуюсь, что Аграфена не дожила и смерти брата своего не увидела, сотню ратнинскую на войну с ним не проводила…

В горнице повисла тишина, Мишка сжался за столом, стараясь сделаться маленьким и незаметным.

"Вот она воинская служба — прикажут и пойдешь воевать против собственной родни и друга юности. От хорошей жизни увечью не радуются… А дед, ведь, искренен, если б не ранение, пришлось бы ему вести сотню под Владимир-Волынский. Правда, тогда бы не угробили треть народа на той переправе, но что чувствовал бы и переживал дед… Похоронить жену и идти воевать против ее брата, который, не убоявшись отцовского гнева помог, в свое время, сбежать влюбленным. Вот Вам, сэр, Ромео и Джульетта "а ля рюс".

Боярин Федор, словно откликаясь на мишкины мысли, подал голос:

— Кирюш, а ведь старший сын Славкин — Вячеслав Ярославич, что в Клецке сидит… Он же, вроде, как племянник тебе?

— Эх, Федька! Да была б у меня не сотня задрипанная, а войско настоящее… Повышибал бы я Мономашичей и с Волыни, и из Турова, да посадил бы Вячка на отцовский стол!

— Ты что, Кирюха? — Федор Алексеич испугано замахал руками. — Окстись! Не дай Бог услышит кто, да донесет! Тоже мне, воевода великий! Князей он по столам рассаживать будет!

— Да не трясись ты, Федька! — Дед свысока глянул на приятеля и пьяно ухмыльнулся. — Сразу видно, что воинского дела ты не знаешь. Привык тут на погосте мешки да короба считать… — Мишке так и показалось, что дед сейчас добавит: "крыса тыловая". — У меня в Ратном неполная сотня, в Пинске и Клецке, наверно, и того меньше. Всей войны: что два раза чихнуть, да один раз пернуть… А на счет доноса… Да если бы ты тут у себя доносчиков терпел, так давно бы из погостных бояр вылетел. Что я не знаю, что ли?…

— Знает он… — Ворчливо прогудел в бороду погостный боярин, отжимая намоченный в огуречном рассоле рукав рубахи. — На меня не донесут, а на кого другого…

— Да ладно тебе, — перебил дед — скажи-ка лучше, кто, по твоему разумению, на место Мономаха в Киеве сядет? В Турове разное болтают… По листвичному праву очередь на Великое княжения у Ярослава Святославича Черниговского…

— Плюнь, Кирюха. Похерил Мономах Листвичное право.

Федор Алексеевич, как будто только сейчас заметил Мишку и, покосившись на него, вопросительно глянул на деда. Тот в ответ лишь равнодушно махнул ладонью: "Пусть, мол, сидит". Погостный боярин еще раз покосился на корнеева внука, пожал плечами и продолжил:

— Помнишь, как семь лет назад наше войско за Дунай ходило?

— Чего ж тут помнить? — Удивился дед. — Я и сам с сотней ходил. Добычи тогда набрали… До Царьграда совсем немного оставалось и вдруг назад повернули.

— Вот-вот! — Подхватил боярин Федор. — А почему повернули? — И не дожидаясь дедовой реплики, сам же и ответил: — А потому, что император Комнин признал Мономаха равным себе. Царем признал!

— Значит, правда? А я думал: трепотня.

— А ты, Кирюха, не думай! Воинского дела я не знаю — передразнил Федор деда. — Да, не знаю, зато кое-что другое знаю получше тебя! Так что, слушай, Кирюха, и мотай на ус… И ты, Михайла… Усов у тебя пока нет… — Боярин обернулся к Мишке и ухмыльнулся. — Мотай на что найдется.

— Будет тебе, Федька! — Деду приятельская ухмылка явно не понравилась. — Если есть что, так выкладывай, нечего глумиться.

— Есть, Кирюшенька, еще как есть!

Федор Алексеич степенно расправил усы и, забыв, что сидит на лавке, откинулся назад, чуть не упав, но удержался рукой за край столешницы. Дед хихикнул, а его приятель, разом утратив наставническую величавость, заговорил спокойно, даже немного грустно.

— Цареградская империя одряхлела, кругом враги: половцы, турки, арабы, крестоносцы — тоже, хоть и христиане. Внутри мятежи, заговоры. Законная династия пресеклась: После Мономахов трон незаконно захватили Диогены, их спихнули другие самозванцы — Комнины. Им, чтобы удержаться на троне, нужны две вещи: признание законными императорами и сильный союзник.

Владимир Мономах — потомок законной Цареградской династии, правда по женской линии, сел в Киеве незаконно. Воинской силой и признанием киевского боярства. А тати, Кирюха, ты сам знаешь, имеют обыкновение в шайки сбиваться. Вот незаконные Комнины и сговорились с незаконным Мономахом. Он их признает и помогает, при нужде, воинской силой. Они его тоже признают, но не просто Великим князем, а царем.

114