Никифор полез из-за стола, намереваясь подтвердить слова делом.
— Сиди уж! — Милостиво разрешил дед. — Чего просить-то хочешь?
— Яви божескую милость, снизойди к нижайшей просьбе…
— Да чего тебе надо-то?
— Заставь век Бога за тебя молить, по гроб жизни…
— Никеша, ты чего, ополоумел?
— Снизойди к нам, сирым и убогим, и обрати взгляд благосклонный…
— Никифор!!!
— А?
— Чего просить-то хотел?
— А я не сказал?
— Кхе! Не то, что бы совсем ничего не сказал, но… как-то невнятно.
— Да? Тогда — еще по одной!
— Давай! — Дед с Никифором приняли еще по одной. — А теперь о деле поговорим. — Напомнил Корней.
— Так уже поговорили же! — Искренне изумился Никифор.
— Да? А я чего-то не понял. Может, еще раз начнешь?
— С начала?
— Ага!
— Так продуться! Ой, мама моя! Так продуться!
— Это уже было! Дальше давай.
— Челом бью, батюшка, Корней…
— Это тоже было, дальше!
— Э-э… Все!
— Ага!.. Кхе… Понятно… Михайла, чего он хочет?
— Выпить.
— Ха! Ну внук у тебя, Корней…
— Это тоже было!
— Ну, я не знаю! На тебя не угодишь… Я тебе битый час толкую… Михайла, ты-то хоть согласен?
— С чем?
— Да вы что? Сговорились, что ли?
— Это вы с дедом третий день «сговариваетесь». Ты уже всю выручку от представлений "сговорил".
— Ой, мама моя, так продуться!
— Кхе! По третьему кругу пошел. Вот, Михайла, гляди что с человеком вино делает! Еще и бочку не допили а уже… это… Ну, сам видишь. Знаешь, Андрюха, — дед повернулся к Немому — он мне утром толковал, что ты вчера с нами не пил, а уходил куда-то. Совсем ничего не помнит! Эх, молодежь…
— Деда, пойду я.
— Ступай, внучок, незачем тебе на это непотребство глядеть. Иди, погуляй, может еще кого в переулочке зарежешь…
— Вспомнил!!! — возопил вдруг Никифор.
— Кхе! Эк, тебя разбирает! Чего вспомнил-то?
— Возьми моего Петьку в воинское учение!
— Чего?
— Челом бью и в ноги…
— Молчать!
— Сирых и убогих, батюшка…
— Молчать, я сказал! Михайла, понял, чего он хочет?
— Петьку к нам в воинское учение отдать.
— А зачем?
— Не сказал.
— А сам, как думаешь?
— Так третий же день квасит, он сейчас еще и не такое расскажет!
— Верно! Что у трезвого — на уме, то у пьяного — на языке. На третий день даже он правду сказать может.
— Ох и мудр ты, Корней Агеич, — встрял заплетающимся языком Никифор — а внук у тебя… Ты кого ему зарезать велел? Если вам все равно, кого, то я подсказать могу, есть тут один, ну такая сволочь! Или тебе обязательно по трое надо? Тогда еще и соседа его, который справа… или слева? А-а, давай обоих, как раз трое и получится!
— Может тебе весь Туров вырезать? — Кровожадно осведомился дед.
— Не, — Никифор протестующе замахал обеими руками — весь не надо. Особенно… это… Тут недалеко такая вдовушка живет… Вот ее — ни в коем разе… Ха! Корней Агеич! — Никифор, что-то вспомнив, шлепнул себя ладонью по лубу. — А чего это мы все дома сидим? Пойдем, я тебя в такое место сведу, век не забудешь! Вот только выпьем, Петьку в Ратное отправим, и пойдем!
— Так! Андрюха, если дело до вдовушек дошло… Андрюха! Слышишь меня? Андрюха! Спит, ядрена Матрена… Ну что за времена настали, за чаркой посидеть не с кем. Куда все катится?
Дед горестно вздохнул и, подперев щеку кулаком, устремил полный скорби взгляд куда-то в пространство.
— Деда, пойду я.
— Иди, внучок, чего тебе здесь сидеть? Расспроси там, чего Никифор про Петьку толковал? Может Петруха сам знает? И это… Чего ж я хотел-то? А! Смотри и правда не зарежь кого-нибудь, третий день ведь пьем.
У дверей горницы маялся Петр.
— Ну, что? Согласились?
— Ты о чем?
— А что, отец так ничего и не сказал?
— Да сказал-то он много чего, только они же уже третий день гуляют. Сам понимаешь…
Петька помрачнел и повернулся уходить.
— Петруха, погоди. Там в разговоре мелькнуло: вроде бы, отец тебя в Ратное отправить. Ты про это спрашивал?
— Так чего ж ты дураком прикидываешься?
— Да не прикидываюсь я! Что ты сразу… Я ж говорю: только мелькнуло, а потом разговор в сторону ушел. Ты давай-ка мне все обскажи, а я к деду подкачусь. Он сейчас добрый.
— А чего обсказывать-то? Отец хочет, чтобы я у деда Корнея воинское обучение прошел. Вот и все.
— А сам?
— Чего — сам?
— Сам-то хочешь?
— Еще как!
— Смотри, это дело долгое и не простое. — Мишке даже самому стало противно от собственного ханжески-наставнического тона, но Петька не обратил на это ни малейшего внимания.
— Ты же сказал, что я достоин!
— Верно, и от слов своих не отказываюсь. Только ты пойми: любое серьезное дело надо начинать с того, чтобы ясно понимать: зачем ты его делаешь, какой результат хочешь получить? Если ты только скакать, да стрелять, как мы…
— Де нет же! Отец и правда все всерьез… ну и я — тоже. Понимаешь, по дорогам опасно стало ездить. То есть, и раньше опасно было, а сейчас и совсем. Приходится охрану нанимать, а она дорого стоит и ненадежно это все. Тут слух недавно прошел, что одного купца своя же охрана ограбила и убила. На ладьях у нас Ходок командует, он с отцом в доле, ему предавать нас невыгодно, но и по суше ходить ведь тоже надо. Вот отец и хочет, чтобы Пашка торговыми делами занимался, а я воинскими. Свой-то человек — всегда надежнее нанятого.
— Теперь понятно, значит, отец твой это не по пьянке решил, а давно обдумывает?
— Не знаю. Но обещал, если дед Корней согласится меня в "Младшую стражу" взять, мне всю воинскую справу, как у вас, сделать.